Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]
Она не любила меня, слишком потрясенная своим недавним горем, но именно это и возбуждало больше всего. Я хотел завоевать ее. Желтушный цвет лица Кастэна позволял на многое надеяться… Напрасно я гнал эту ужасную мысль, она без конца возвращалась. Если у него рак, то он скоро может сковырнуться… И я… Нет, это было слишком уж мерзко…
— Надо ехать туда тотчас же, месье Кастэн… Завтра же. Каждый упущенный час…
— Да, завтра, решено, Блэз! Завтра же. Надо с этим покончить…
На следующее утро, когда я толкнулся в двери магазина, хозяина уже не было. На письменном столе лежала записка: «Блэз, я последовал вашему совету. Сегодня ничего особенного не предвидится. До вечера. А. К.».
Мысль, что я останусь в квартире один с Жерменой, волновала меня. Я прошел в столовую. Женщины там не было. Я услышал, что она возится в спальне, и постучал в дверь. Не получив ответа, я вошел.
Жермена в том же отвратительном черном костюме и белой блузке укладывала вещи в потрепанный картонный чемодан. Я подошел к ней.
— Что вы делаете, Жермена?
— Вы же видите…
— Вы уходите?
— Да.
— Куда?
— Не знаю, меня это меньше всего заботит.
— Почему вы уходите?
— А почему пленники перепиливают решетки тюрьмы?
— Вас больше ничто не удерживает здесь?
— Больше ничто…
Она произнесла эти слова срывающимся голосом, и слезы брызнули из ее прекрасных глаз.
— Вы воспользовались тем, что главного тюремщика нет и можно удрать?
— А вам-то что?
— Вы забыли одно, Жермена…
Она удивленно посмотрела на меня. Потом, под моим выразительным взглядом, кивнула:
— Да, это так, вы в меня влюблены!
— Не влюблен, я люблю вас, есть разница…
— Ну и что из того, если я вас не люблю!
— Спасибо за откровенность!
— Вы считаете, что мне лучше было бы солгать?
— Конечно, нет.
— Ну и что дальше?
— Дальше ничего… Кроме того, что я вас не отпущу.
— В самом деле?
— В самом деле. Это было бы безумием. Я не могу не вмешаться.
Она вызывающе разглядывала меня.
— Бывают моменты, когда злятся даже сенбернары…
— Мне жаль, что вы сердитесь, но вы не уйдете.
— Объяснитесь, наконец, что вам надо? И не отделывайтесь лицемерными отговорками.
— Жермена, повторяю, я люблю вас и остался здесь только из-за вас. Я не позволю вам убежать, вот и все, коротко и ясно… И больше не возвращаемся к этому.
Она пожала плечами и вновь взялась за чемодан. Я почувствовал себя идиотом. Если она упрется в своем желании уйти, не буду же я ее связывать в ожидании Кастэна. Я никогда еще не находился в столь нелепом положении.
Жермена продолжала укладывать свое белье. Кружева, белый шелк комбинаций… Мои щеки запылали.
Когда чемодан был собран, она закрыла крышку и заперла оба замка. Потом сняла с вешалки пальто, набросила его на плечи и взяла свой багаж. Все было готово. Наступил роковой момент.
Я запер дверь комнаты на ключ.
— Не надо глупостей, Жермена, вы не выйдете отсюда.
Женщина посмотрела мне прямо в глаза.
По ее напряженному взгляду я понял, что она настроена очень решительно.
— Отпустите меня, или я позову на помощь…
— Вы не выйдете…
Она протянула руку к замку. Я встал перед ней.
— Не будьте смешной, Жермена, не заставляйте меня применять силу.
— Отойдите. Или я позову на помощь, предупреждаю вас в последний раз.
Женщина покраснела. Неожиданно она, бросив чемодан, рванулась к окну. Я перепрыгнул через кровать и перехватил ее за талию, когда она уже взялась за оконную ручку. Женщина отбивалась, брыкалась, кричала. Но я и не подумал ее отпускать. Ее трепещущее тело разжигало меня. Извиваясь, мы споткнулись и упали на кровать.
Неожиданно поцеловав ее так быстро и резко, что она не успела отвернуться, я разбил себе губу о ее зубы и почувствовал во рту вкус крови. Она хотела крикнуть, рот ее открылся, и я опять впился в него… Дальнейшее я не очень хорошо помню, но внезапно она перестала биться. Она лежала неподвижно на покрывале. Яростными и точными движениями я порвал в клочья ее черный костюм… Комната была полна лохмотьев; мы собирали их, ни слова не говоря, после того как я овладел ею.
7
Мы долго молчали, охваченные безмерным, внезапно свалившимся на нас счастьем. Мы были как в дурмане. Обстоятельства сделали нас любовниками, и, откровенно говоря, мы к этому не были готовы.
Я смотрел на женщину с беспокойством. Она лежала на кровати, руки за голову, уставив опустошенные глаза в потолок.
— Жермена…
Она слабо шевельнулась.
— Ты сердишься на меня?
Почему двум существам, которые только что стали любовниками, так необходимо сразу же переходить на «ты»? Это одно из многих таинств любви.
— Скажи, любовь моя, ты сердишься на меня?
— Почему я должна на тебя сердиться?
— Ну… Когда женщина не любит мужчину и взята им силой, мне кажется, что ее безразличие превращается в ненависть…
— У меня нет ненависти к тебе, Блэз… Возможно, я даже люблю тебя…. Да, это так и есть. Ты мне понравился, и сейчас я считаю, что люблю тебя. Только это совсем не похоже на то… то, что я об этом знаю. Это совершенно другое, ты не поймешь!
Я и не пытался понять. Ее слова приносили мне счастье, новое, более яркое, чем раньше.
— Хорошо, не говори больше ничего, Жермена. Зачем уточнять? Главное, что мы счастливы друг с другом и больше не хотим расстаться, не так ли?
— Я не знаю…
— А я знаю!
День был спокойным и тихим. Мы начинали все снова и снова… И с каждым разом исчезала наша скованность.
Когда Кастэн вечером вернулся из Парижа, наши опустошенные лица могли бы привлечь его внимание, не будь он так счастлив.
— У меня ничего серьезного! — восторженно заявил он, переступая порог магазина. — Начинающаяся язва и печень не в порядке, вот и все.
Он настоял на том, чтобы я ужинал у них. Весь вечер он нам рассказывал о своих анализах с такой клинической точностью, что это действовало мне на нервы.
Признаться ему? Я был жестоко разочарован. Моя решимость укрепилась еще больше: Жермена будет только моей! Если у этого печального человека появится будущее, мы уедем.
— Одно плохо: я каждую неделю должен буду ездить в Париж продолжать лечение. Но я рассчитываю на вас, Блэз!
Я постарался заглушить иронию, звучавшую в моем ответе:
— Можете положиться на меня, месье Кастэн!
Два дня я не находил случая побыть с Жерменой вдвоем. Возродившаяся страсть томила меня. Когда я видел женщину, снующую по квартире, я едва сдерживался, чтобы не схватить ее в свои объятия. Если бы могильщик вмешался, я бы разбил графин о его голову!
Наконец, через день после своей поездки в Париж он отлучился по службе, и мы смогли опять отдаться друг другу. Едва тщедушный силуэт Кастэна, как никогда забавный в своей униформе, завернул за угол улицы, я запер лавчонку и заявился в спальню к Жермене. Мы не обменялись ни единым словом, дрожа от нетерпения. Это были самые торопливые и самые жаркие из наших объятий…
Затем я вернулся в магазин и стал ждать ее. Она пришла, непреодолимо влекомая той тягой, которую мы испытывали друг к другу.
— Жермена, когда мы уедем?
Она вздрогнула.
— Уедем?
— Ты считаешь, что мы все время будем любить друг друга втихомолку, за его спиной?
— Я не хочу уезжать, Блэз.
Я яростно стукнул кулаком по столу.
— Черт побери, вот оно, женское непостоянство! Два дня назад я должен был чуть не силой удерживать тебя, чтобы ты не уехала, а сейчас ты отказываешься!
— Потому что два дня назад я уезжала одна…
— А ну-ка, объясни мне, я не понимаю этих тонкостей!
— Я тоже не очень их понимаю, но они есть, эти тонкости, я это чувствую. В тот день я уезжала к своим воспоминаниям, к прошлому. А если я уеду сейчас, то буду выглядеть как шлюха, сбежавшая с работником своего мужа.
— Тебя беспокоит мнение людей?
— Нет, мое собственное.
Я чувствовал ее непоколебимость и не настаивал, но глубокая печаль стерла во мне все радости жизни…
С тех пор как он почувствовал возможность прожить сто лет, Кастэн стал слишком самоуверенным и начал забывать о своих добрых намерениях. Однажды утром я заметил, что у Жермены пылает щека. Я догадался, что ее муженек отвесил ей пощечину. Взгляд женщины горел ненавистью.
Кастэн смущенно насвистывал. Я подумал, что он боится меня, опасаясь, как бы я опять не вмешался и не задал ему новую взбучку. Потому-то он и велел мне быстро идти к новому клиенту.
Я сжал зубы и повиновался, стараясь избежать скандала. Я не мог рисковать и потерять Жермену: это могло кончиться тем, что он бы меня выгнал, а она отказалась бы уйти со мной.
